Если вы читаете эти строки, то я могу сказать: мы вместе. Однако, я хотел бы не объединять ряды читателей, а скорее разъединять, в том смысле, что этот разговор – один на один.

       Кто я?

       Актер по образованию. Автор нескольких песен. С движением КСП понаслышке соприкоснулся в 1987 году, то есть, в период его агонии. К моменту прихода в тусовку наткнулся на уже существующую ностальгию, вяло текущую на кухнях бывших «каэспэшников». Видимо, это и отразилось на формировании моего творчества. Первыми авторами, которых я запел, были Визбор, Ланцберг, Окуджава, Щербаков, но пел я их «особенно». Этот грех был мною позднее замечен и осмыслен. Я «вспоминал» песни: дописывал собственные мысли в те обрывки текстов, которые не смогла выбить из моей головы служба в Советской Армии. Позднее мне пришлось с удивлением переучивать известные шедевры. Наверное, это и создало ситуацию, подвигнувшую меня на глобальное творчество: мне стала интересна собственная мысль, присутствовавшая иногда в песнях тех или иных авторов. Исполнительский репертуар изменился. Он меняется и сейчас, с той только разницей, что сегодня я отчетливо осознаю направление собственной мысли.

       Я стал «бардом»

       Загадочное слово «бард» всегда привлекало своей авторитетностью людей, называвших себя этим словом – поэты золотого и серебряного веков, поющие поэты 70-х, выборочно можно накидать имен из ранней и поздней истории, но если не знать определений, останется имидж, который, как известно, ничто. Обратимся к словарям. «Бард – певец и музыкант у древних кельтов; исполнитель собственного поэтического произведения на собственную музыку» (толковый словарь Ожегова-Шведова). От себя хочу подчеркнуть: исполняющий! Ситуация, в которой мелодия зафиксирована нотными знаками и прикреплена к словам на листе бумаги, без субъекта, читающего (исполняющего) их, кажется мне неполной. А последнюю картинку можно было бы использовать как повод для психодиспансеризации, если не усадить рядом зрителя, а точнее, слушателя (пусть даже виртуального). Таким образом, возникла необходимость в сцене.

       Песня со сцены

       Вышесказанное «сцена» – и конкретно, и условно. В контексте это означает наличие слушателя, который по доброй воле позволяет: а) себе - слушать поющего, и б) поющему – петь. Очень скоро я стал «магнитофоном». Хорошая задача для барда… начала века! Но, увы, есть магнитофон «Яуза» и прочие, и конкурировать с ними невозможно. Наличие актерской специальности позволило взглянуть на исполнение песни иначе. Вот один из способов.

       Песня-пьеса

       Когда-нибудь все-таки хочется узнать: про что песня, кто герой, ее исполняющий, где он ее поет, каков его интеллектуальный багаж, социальные условия жизни, бытовое окружение? Когда-то приходит на ум: кто эту песню написал, кому, зачем, и почему такие слова в ней и такая музыка? Однажды ты с удивлением думаешь: а я-то тут при чем? За что она мне нравится? Ответив на эти вопросы, сам я подумал: а слушателю – так ли уж ему важно слышать эту песню? Ведь исполненная песня-пьеса – уже не удовольствие, не шоу. Зрителю придется трудиться – понимать. Он будет радоваться и плакать, если станет слушать и сопереживать. Мы, зрители, осознаем важность классической музыки. Это круто! – говорим мы, понимая, что не хватает порой подготовки для ее восприятия. Мы осознаем важность поэзии Пушкина, Лермонтова и прочих: в школе говорили, как это важно. Мы не хотим делать вывод сами. Это ответственность – жить, отдавая себе отчет в каждом повороте судьбы, в каждом шаге, выбирая путь личной свободы. Пусть нам скажут, что это круто, и мы туда пойдем! Вчерашнему мальчику, а ныне поэту, сегодня не хватает раскрутки! Кто говорит? Все говорят!

       Ребята, это круто!

       Наверное, найдется множество топоров на мою шею, но пока я жив. И даже изобрел очередной «велосипед», он называется «песенный спектакль». Не спектакль в песне (хотя и это тоже), а спектакль из песен. В середине 90-х мною сотоварищи (И. Попков, Л. Цыганок) была разработана музыкально-поэтическая композиция «Ступени тишины». В ней впервые были использованы стихи, песни и проза, а также применен принцип «нон-стоп». Демонстрация состоялась на фестивале авторской песни в Хабаровске в 1995-м году. Эффект длится по сю пору: композиция переросла в концепцию, нашлись подражатели, возникли толкователи, появилась критика. Это был «разовый» спектакль-эксперимент. Он выявил ряд упущений: не было сюжетной целостности, отсутствовал лирический герой. Спектакль существовал только как вектор для направления мысли аудитории. В какой-то степени это был сеанс массового гипноза. Затем «геройское» трио распалось. Л. Цыганок и И. Попков стали работать с собственным материалом, я ушел в создание музыкально-поэтических конструкций (спектаклей) более совершенного вида. Появился сюжет – новелла, в которой герой отживает участок жизни, а ее отдельные моменты существуют как энергетические всплески его сознания – песни. Песни в спектакле стали составляющими, они получили прикладное назначение. Вот некоторые из них.

       Песня-монолог

       В такой песне вербальный текст произносится от первого лица и по поводу уже произошедшего события (как правило, в завязке лежит событие). В финале песни формируется либо ответ – ключ к пониманию героя в данной ситуации, либо следующий вопрос, толкающий его далее по линии сюжета (в миниатюре это «Песня о короле Матиуше»). Желанием удержать динамику спектакля продиктовано появление песни- обстоятельства. Такая песня стоит в начале спектакля или на сюжетном изломе и отвечает на три телевизионных вопроса: что, где, когда? Существует огромное количество форм-песен, это продиктовано их прикладным назначением. Ведь мы живем, а жизнь – пьеса. Все это заставляет меня обратить внимание на тот момент существования песни (у И. Попкова «золотая точка пространства»), когда слушателем и исполнителем совместно решается конфликт, заложенный автором- драматургом. При этом мы – исполнитель и слушатель – получаем одинаковое откровение, которое затем, разбредаясь по углам, толкуем по-своему. Повторяю и настаиваю: это один из подходов к искусству барда.

       К чему все это?

       А вот к чему. Авторская песня (а вышеизложенном контексте «бардовская») из социального явления середины ХХ века превратилась в самостоятельный жанр, со своими художественными принципами. Как у всякого искусства, у этого жанра есть свои цели, задачи, «сверхзадача» (разговаривая языком Станиславского). Как во всяком жанре, в авторской песне появляются профессионалы и любители. Возможно, с течением времени активнее станут обозначаться плюсы, возникнет «школа бардов». Кто-то будет пользоваться техникой исполнителя, чтобы сколотить индустрию. И тогда жанр утеряет актуальность и умрет. А мы снова уйдем на кухню, чтобы вновь переосмыслить свое назначение в откровенном разговоре один на один.